![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
- и в гостях у будущего
Feb. 11th, 2018 09:58 pmВот я ценю устойчивость к фрустрации и возможности, которые она открывает: внутреннюю честность, бесстрашие перед внутренними конфликтами, способность их видеть и искать способы их наилучшим образом разрешить. И у меня складывается некий все более, кажетсяя, связный образ — не то, чтобы людей с крайне низким нейротизмом, нет, но людей хорошо видящих свои желания, в том числе и конфликтующие, — и, главное, людей, культура которых не использует нейротизм, ничего не строит нем, т. е. не разжигает внутренние конфликты и не манипулирует поведением людей, используя их внутренние противоречия. В частности, такая культура не будет использовать тревогу, страх и основанные на них разновидности принуждения. (Внутренняя связность, которую такое принуждение разрушает, думаю, гораздо более универсальное и ценное качество, чем знания-умения-навыки, которые с его помощью можно пропихнуть в обход внутренней мотивации. Необходимость или неизбежность принуждения в развитии (в частности, в образовании) — спорный вопрос, осложняемый тем, что принуждение бывает очень разное, и граница этой категории, видимо, в принципе не является четкой; я склоняюсь к тому, что чем его меньше, тем безусловно лучше, и необходимость прибегать к принуждению на практике — это фейл широты горизонта, провал более всеохватных и/или долговременных стратегий в пользу кратковременных/локальных — и менее оптимальных в более широком контексте.)
И вот, у меня есть некая картина таких "людей нового типа", отчасти из жизни, отчасти умозрительно, отчасти под влиянием личных иррациональных каких-то пристрастий. Могие элементы этой картины я видел в реальной жизни. В нашей культуре им, мне кажется, ближе всего соответствуют понятия "человеческое достоинство" и отчасти "альтруизм" и, может быть, падение интереса к личным локальным "благам", точнее, утилитарное отношение человека к себе как лишь к ресурсу для реализации своих жизненных задач, так или иначе выходящих за пределы собственного локального "я" (иначе какой в них смысл). Эти задачи не обязательно осознаются, и, даже если так, они могут интерпретироваться очень по-разному (например, в терминах различнх религий), но, насколько я понимаю, только они и придают нашим действиям субъективный смысл и дают нам силы жить.
Но это лишь разрозненные элементы: что-то в выражениях лиц, в интонациях, в стилях мышления и формулирования, в расстановке акцентов... Мне хочется собрать их воедино, реализовать (не то, чтобы мысленный эксперимент, для этого недостанет строгости...), скажем так, некую фантазию о том, как могли бы выглядеть люди, выросшие и живущие в такой культуре. Мне видится это очень отчетливо, эти высокие, точные, якобы холодные люди, равнодушные к привычным нам берновским играм, верные только своему разуму. Не уверен, что в силах ясно это описать, передать это ощущение. Но я буду пробовать.
Поскольку я верю в постоянное движение истории в сторону все большей гуманности и разумности (как частный случай самооптимизации всего живого; наверно, эта вера у меня вместо религии), моя самодельная утопия должна, по идее, относиться к некоторому неопределенному будущему.
1. Личное (и относительно банальное, но мне кажется важным); вполне можно пропустить
( Read more... )2. Общественное
— ну так вот: пригорок, ряд деревьев, за ними степь и вдали синеет и блестит полоска, море. Под ногами ракушка, воздух пахнет морем и немного полынью. Уже тут стало как-то понятно, что дальше все странное, другое.
Тут заметили, что сеть не ловится. Радио не ловится. Вернулись в лес — сеть есть, выходим за сосны — нет. И мы понимаем, что, да, очень странные дела, но почему-то не страшно, а скорее как-то радостно. Запомнили место и пошли к морю, там вдали был виден шест, деревья, какие-то строения. Поснимали кофты, как курортники. Вышли на укатанную колею. Там ракушечник, колея светлая. Навстречу едет.. как сказать.. Такой маленький вездеход, открытый, четыре оси, вместо руля какой-то джойстик. Едет тихо, электрический, наверно. И сидит ребенок лет десяти. Мальчик или девочка, мы как-то не поняли. Уступил полдороги, притормозил, и вот тут я впервые это увидел. Лицо спокойное, открытое, но то, как он смотрит, как он нас рассматривает.. как тебе объяснить.. первое впечатление, что он смотрит на тебя как на неживой предмет. Внимательно, и при этом незаинтересованно, и, главное, очень спокойно и прямо. Посмотрел, ничего не сказал и уехал.
И вот, в этом поселке мы встречаем людей, и они так же странно на нас смотрят. Без удивления, без какого-то особого интереса, но в том, как.. Я отлично понял, почему про это место никто не знает: все, кто туда случайно забредал, или больше туда не ходили, или, наоборот, перебрались туда насовсем. Пока ты по эту сторону, ты не можешь поверить, что так вообще бывает, что вообще возможно так прямо, так непосредственно и нетактично воспринимать любого человека. А когда поверишь, это становится очень легко, слишком легко. Мы разговаривали с ними потом, они немного говорят по-английски, хотя речь тоже странная. Говорят, что иногда заходят люди с нашей стороны, но редко кто появляется больше одного раза. Но было несколько случаев, что приходили к ним насовсем, даже целыми группами.
— А сами они к нам ходят?
— Им особо незачем, я так понял. Надо как-то объяснить тебе, насколько они другие, это не так просто и понять, и объяснить... Смотри: любой человек может, например, пройти по гимнастическому бревну на безопасной высоте, но если это бревно поднять на опасную высоту, то пройти по нему решится не всякий. А они, люди на той стороне, просто не понимают этой дополнительноу трудности: бревно остается тем же, значит и действия требуются те же. Они пройдут по этому бревну на любой высоте одинаково точно и спокойно, как кошка или как лунатик, если только нет ветра и если они знают, что оно надежно закреплено. Я видел это сам, видел, как человек, как будто забыв о себе, да они и не думают о себе, стоит на краю, как будто бы не понимая этого края, и, кажется, сейчас он ступит на воздух и зависнет в нем, над землей, над ее травой и пылью, как во сне, медленно снижаясь.. И так же они идут по ровной земле — очень точно, и при этом так, будто они каждый раз не знают, как поступить, каждый раз решают заново. Не то чтобы неуверенно, нет, скорее наоборот, в этом есть какая-то сила.. но слово "сила"тут не подходит... Сила, такое странное бесстрашие, равнодушие к тому, чего так привычно боятьс (или чем интересоваться) нам. Раньше у нас было принято противопоставлять "страсти" и рацио, но чем меньше человек боится этих самых "страстей", тем меньше противопоставляет их разуму. А им вовсе незнакомо такое потивопоставление. Им все можно, было бы только зачем. Они, наверно, и физических страданий не так боятся, как мы. Они вполне заботятся о себе, потому что они нужны сами себе для чего-то, их жизнь дорога им, но не сама по себе. Если по каким-то причинам им потребуется пожертвовать ею ради тех интересов, которыми они жили, они даже не поморщатся. Глядя на них, это легко себе представить: как какие-то терминаторы. Особенно взрослые.
Холодные? Вот у нас есть стереотипы: холодные роботы, или человеческий муравейник, но все они не подходят. В их это "все можно" проваливаешься, и становится легко. Сначала безумно, весело, и они тоже рады за тебя, хотя и не делают для тебя ничего специально. Голова кружится от этого до, сих пор не могу привыкнуть. Все можно, было бы только зачем. Лег на крышу какого-то строения, там с северной стороны низко спускаются крыши, получаются веранды или площадки, поднятые над землей. У них это нормально — где-нибудь вдруг полежать, посидеть, в самом неожиданном месте. В море на отмели, какб удто бы вокруг не вода, или как будто бы и вода — их стихия. Они как-то не тяготеют к своим жилищам, по крайней мере, сейчас, пока тепло. Ну и какая-то закалка, надо полагать. Некоторые, я видел, и ночуют на улице. Ну вот и я, лег на эту крышу, жду, когда приду в себя. И это посильнее любой медитации, я как будто тоже впервые, как после долгой отвычки, вижу: мир, август, листва, и люди почему-то так похожи на этот мир, высокие деревья, запах моря, полыни и сухой травы, и такая колоссальная степени открытости... И на меня накатывает счастье, какого я не испытывал с детства.
Я вначале стал улыбаться им. Довольно ошалело, наверно — по нашим меркам. Но я уже понял: надо не стараться ничего скрыть или подменить. Сначала это почти невозможно. Но потом понимаешь, что такие попытки глупы и бессмысленны. У них нет осуждения, оно им не знакомо, у них легче не бояться себя. Ноэто было слишком сильное, слишком несбалансированное освобождение, облегчение. Более или менее нормально я себя чувствовал только лежа и глядя на небо и ветви. Меня просто шатало. Хотелось сесть среди дороги, посидеть, проверить эту свободу, увидеть реальность вокруг. Это в их духе, им свойственна спонтанность такого родв, хотя на дороге они и не сидят. Вообще их действия — очень неавтоматические. Очень личные.
И начинаешь легко чувствовать, с кем когда можно пообщаться. С кем имеет смысл общаться: если человек занят или не расположен, он просто посмотрит и не ответит, без малейшей неловкости, и это не враждебное действие. Однажды с одним из них я пытался говорить об их мире, потом он вдруг ушел куда-то, даже рукой не махнул. Потом опять встретились с ним: обращается, как ни в чем не бывало. И опять же: у нас это можно было бы назвать пренебрежением или равнодушием, или невежливостью, но им такое непонятно, у них какая-то своя тактичность, или, может быть, она им вовсе не нужна.
( Read more... )
