hugan

Все-таки новый Твин-Пикс, мне кажется, действительно позволяет всерьез судить о том, как изменился мир. Именно потому, что многие свои внешние признаки он оставляет неизвенными, а отражает более тонкие изменения. Кто-то, говорят, ждал новой, "современной" техники повествования ("как в нынешних сериалах"), или более динамичного монтажа (опять "клипового"?), отказа от романтизации и большей "психологической реалистичности" персонажей (т е, как мне кажется, просто более агрессивной подачи характеров, намеренно контрастного освещения их изъянов и трещин, нередко нарисованных прямо по учебнику клинической психологии/психиатрии: не путайте тут нам, будьте бобры, социопата с психопатом в ремиссии).

Однако первые серии показали (мне), что все эти многократно реализованные штуки как раз успели устареть. Техника повествования, конечно, изменилась, но совсем в другую сторону, и дело не в ней.

Сериал отражает то, как изменился сам воздух мира. В девяностые - этот ветер в ветвях, осень, сумерки обнимают городок, и где-то рядом - другое, граница мира, волнующая тайна, которую еще можно искать с фонариками, с риском, и совы будут кричать во тьме над тобой. И тут же - желтый свет комнат, джаз, теплая духота, все знают друг друга, и волнующая тайна - рядом с каждым, каждый может оказаться не вполне тем, чем он кажется. Все в один голос признавали, что главное в сериале - атмосфера. И, определенно, она соответствовала чему-то, раз ее полюбили люди.

Сейчас другое. Визуальный ряд нового Твин-пикса - белый, бестеневой свет солнца, утренний туман над лесом. Тайн нет. есть понимание границ возможного. Необходимость смириться с тем, с чем ничего нельзя сделать, как, например, с перерождением героя (который проявил, может быть, смелость, и тем самым впал нераздельно свою и не свою вину, и, пожалуй, в преступление, и этому ничем нельзя помочь, и это - центральный персонаж и любимое дитя автора и всех). То, что раньше выглядело спасением, оказалось новым витком проблемы, от которой предполагалось спасаться: в первой части все решали проблемы Лоры-Палмер, как это справедливо и заметила ее подруга красавица Донна, сестра которой не в шутку любила поэзию и тайно одалживала ей сдутый велосипед (ПОЧЕМУ ЭТО ВАЖНО??), а родители которой удивили меня понманием и лояльностью. Посмертно решали ее проблемы, это было очень похожим на правду. Теперь всем, включая зрителей, придется, видимо, решать проблемы агента Купера, далее других заглянувшего в бездну. С первых кадров вместо осени, воды, ветвей - дневной свет, свежий и трезвый полусолнечный туман. Давней сумеречной поры, о которой можно было бы даже грустить, если забыть о иных ее сторонах, больше просто нет. Нет и молодости героев. Все, чего можно было ожидать, обнаружило себя в трезвом дневном свете. Только доктор Джакоби в лесных солнечных пятнах, как встарь, живет в старых каких-то занятиях. Бездна, в которую смотрел Купер в поисках решений, в связи с которой вообще ждали каких-то новых решений в 90-е, оказалась непреодолимой и черной бездной, в сущности, не интересной именно своей непреодолимостью, даже скучной тем, что надеяться на какое-то новое взаимодействие с ней не приходится. И, вот, никакие надежды теперь не связаны с ней, нет волнующего чувства соседства с тайной и чудом, хотя бы и мрачным, бездна более не одухотворяет мир (да, я имею в виду и Бездну Андреева тоже, вообще о влечениях, сексуальности и мотивационной картине нового мира надо порассуждать особо)

В этом новом plain-мире перестают работать привычные сюжетные отношения. Важные вещи, на которые еще недавно смотрелось (мне), как на новое, неожиданно оказались устаревшими. Они остаются все так же верны в принципе, но перестают быть актуальными, теряют прямую применимость к реальности, и пока не видно, что их заменяет. Раньше было как: надо преодолеть изоляцию, столкнуть "добро" со "злом" (или лучше сказать нейтрально - стороны конфликта, т к в общем случае не определено, какая из них злее), дать им взаимодействовать (не побороться, нет, это совсем позавчерашний день, а именно понять друг друга), и сердце сокрушится, прольется дождь (ну или вода из системы пожаротушения - дождь постмодернистски переосмыслен, все-таки это - город, вторичная среда) и наступит примирение. В этой парадигме воспринимались старые серии. От Купера можно было ждать, что, вот, наконец, он, оказавшись в самом эпицентре, сможет изнутри и внутри себя решить проблему. Решить проблему внутри себя - это казалось единственно возможным, самым честным и современным. Само по себе это остается справедливым, но не применимым на практике. Не всякий конфликт примиряется, не всякое горе возможно достаточно оплакать. Парадигма синтеза и взаимодейтсвия конфликтующих сторон, в сущности, является развитием старой сказочной парадигмы борьбы героя и чуда-юда, в которой от героя ожидаетя, что он будет проглочен, но тем самым пройдет через коцит и решит проблему в корне. Купер прыгнул в эпицентр, ну или позволил обстоятельства втянуть себя туда, что примерно то же самое. Но архетипическое решение не работает в реальности. Супергеройская стратегия имени святого Георгия - исключительно сказочная вещь. Становится видно, что такие сказочные образы нужны были, чтобы удерживать людей на каком-то пути, вести их куда-то, поддарживать в них надежду, но когда доходит дело до окончательного решения, эти стратегии пасуют. Невозможно выжить в брюхе кита. Вероятность победить злого дракона длизка к нулю. Храбрость по определению предполагает готовность к риску, и чем сильнее риск, тем храбрее считается герой. Но в реальности, вне сказки, чем сильнее риск, тем выше веротятность поражения. Мир проще и безнадежнее под этим новым белым дневным светом. В нем нет тех сумерек, в которых летают совы. В нем - другое. Контуры этого другого не ясны мне. Может быть, Линч их и вправду нащупал... Ждем следющих серий.

Купер не стал даже пытаться примирить противоречия, он, наоборот, допустил разделение и взаимную изоляцию конфликтующих сил. МОжет быть, чтоб сохранить хоть что-то хорошее в чистоте, может быть, у него и не было иных возможностей. В общем-то так чаще всего и бывает. Синтез, на который воззлагали надежды, не так прост. Тогда, в девяностые, была надежда на решение. Теперь другое.

Еще вот что. Вот я тут пишу про то, как в сумрочном осеннем воздухе первого Твин-пикса бродило смутное ожидание чего-то, было ощущение близости неведомого. Скажут: я вчитываю. У нас в 90е было начало новой постсоветской эпохи, и смутные ожидания, ощущение перемен в воздухе как бы могло объясняться этим (хотя, по-моему, это было чуть раньше, в конце 80х). Но, мне кажется, российские тогдашние ожидания и перемены были лишь частью некоторого глобального культурного процесса. Мне вообще сильно кажется, что история внутри железного занавеса не так уж была изолирована от остального мира, и одни и те же воздушные фронты проходили над всеми, принимая лишь разные поводы и формы. Это видно, например, по массовой культуре, музыке, архитектуре, дизайне, моде, по "стилю" десятилетий, за внешними чертами которого ведь стоит определенное умонастроение, мировосприятие, не всегда хорошо анализируемое, но узнаваемое "по запаху".

И еще. Стало общим местом, что была такая штука постмодернизм, ирония, игры в цитаты при заведомо Пустом Центре, а потом всем надоела и закончилась, и ей на смену вроде бы как должна прийти если и не новая искренность, то, во всяком случае, серьезность. От новой искренности ожидались драматические признания, после которых ожидалось, что воздух станет чище, самообмана станет меньше, и можно будет, приняв некое новое, горькое, скорее всего, знание, двигаться дальше, т. е. это принятие откроет пути, которые вне его люди не видят, на которые опасаются взглянуть. Новое, похоже, в том, что этого не произошло. То ли правда слишком горька, что ее принять, то ли, и это скорее, все принято, но новых перспектив не просматривается, а вместо них тяжесть принятого и депресняки. Как будто бы только обманные и игровые цели двигали человеком, а теперь они отброшены, и не движет ничто.

Постмодернизм выглядел уходом от проблем, игрой, и, одновременно (в сильнейших своих проявлениях) попыткой в этой игре проиграть и разрешить их. По мере того, как спектр решений перестал пополняться чем-то новым, игры кончились, исчерпав себя. Все возможные шаги вперед были сделаны. Еще Маятник Фуко, по-моему, заговорил о "новой серьезности" в том ключе, что откат назад, в архаику, происходит не менее серьезно, чем отказ от постмодернистских игра в духе честной надежды на решение, на новую искренность. Складывается впечатление, что, упершись в некоторое препятствие, культура, бросив игры, пытается равно серьезно и заглянуть за него, и, не веря в решение впереди, отбегать назад, в архаику (в самом деле, что может быть серьезнее первобытных всяких верований)

Но что это за препятствие или Бездна, которая не дает (во всяком случае, пока) надежд на преодоление и от которой пресерьезно отбегают в архаику?

ВОт тут надо вспомнить о мотивах действий и жизни человека, о Бездне Андреева, физиологических драйверах и над-физиологическом смыслополагании, которое я так люблю и которое, как мне становится ясным из нового Твин Пикса, не становится актуальным решением. Я даже понимаю почему. Потому что без физиологических драйверов оно не работает.

Я по-прежнему считаю, что будущее за анализом мотивационой сферы и противоречий в ней, за доведением до ума того, за что брались психоаналитики начала прошлого века. Но как-то по-другому, не так, как мне виделось, не по-стоически, и не через оплакивание разочарования. Я проспал, наверно, горюя о чем-то своем, тот факт, что разочарование это уже не ново.

Преодолевая позавчерашние табу, надо разбираться с телесными и физиологическими источниками сил к жизни. Сами по себе такие влечения парциальны и бессмысленны, не содержат решений и ни к чему не ведут. Но других-то нет. А эти - телесны, завязаны на то, что с нами тысячи лет на, в том числе, природу. Собственно, насколько я вижу, этим путем и движется мир, отрегулировав коэффициент размножения, десакрализовав сексуальность..

Но, все же, видит ли Линч что-то по ту сторону барьера? В контексте приведенных выше рассуждений мне действительно стало интересно: даже не какое решение он предложит, а - в каком духе, в каком образном и эмоциональном тоне. Какое это будет состояние природы - ведь природу определенно не стоит исключать, как это бывало делаемо в фантастике про космос. Она отлично говорит о тонких моментах, ее состояния - отличный язык для разговора о них.

(Это мы недавно устроили себе семейный-просмотр прошлых и новых серий, чтобы, кроме прочего, потенироваться в восприятии устной английской речи. Надо сказать, в оригинале воспринимается как-то более целостно и чисто, чем в русской озвучке. Становится заметно, что многие интонации русской озвучки чужды оригинальному миру.

Эйджент - Купер - //
парень работящий ....
)

И, кстати, вот еще что важно.

Коллективное домашнее смотрение чего-либо вообще мне не очень свойственно, как-то жалко времени. А зря. Странным образом придает ощущение насыщенности и счастья. Воздух за окнами наполняется чем-то. Возможно, и вправду, современная жизнь выхолощена, бедна физиологически адекватными стимулами, для поддержания мотивационно-эмоциоанльного тона объективно требует таких дополнительных стимулов. Я для себя обычно отвергал их из-за их искуственности. Может быть, напрасно. Как я теперь понимаю, я уже и раньше, не вполне осознав, высказывался примерно в этом смысле: это серьезная игра, она достойна уважения.

Темные, интересные (по-старому интересные, как совы) процессы.

Сейчас как раз тот случай, когда новое не отменяет старого, а идет рядом.

Да, еще один момент. Мои эти рассуждения о свете и воздухе разных десятилетий относятся к сценам, так сказать, "реального плана" сериала, но я совсем упустил значительные по длительности сцены всяких сюрреальных сред с иррациональными и как будто бы не интерпретируемыми (и тем самым свежими) образами. Как и в начале 20 века, за новой серьезностью идет новый обэриутский абсурд, но надо понимать, что абсурд - это не то же самое, что бессмыслица. Человек в закрытой телефонной будке говорит, горячо убеждает кого-то, но мы не слышим слов, и испытываем ощущение абсурда, потому что абсурд - не бессмыслица, а неизвестное, то, интерпретации чего еще не сложились в общепринятых и привычных к использованию понятиях. Слепая женщина на крыше мира (привет Машинариуму, Ботаникуле и Кафке) включает рубильник и падает в Бездну, а Купер? нет, он не прыгнет в бездну. Не проложит новых путей. Он вернется назад тем же путем, которым пришел, в предыдущее странное место, в котором уже был, что, кстати, примерно соответствует приведенным выше интерпретациям. (надеюсь, это не спойлер :)
И далее - важное и актуальное, как мне кажется, состояние челоека, попавшего в реальность, о которой он Вообще Ничего Не Знает. Нулевого наблюдателя, лишенного даже возможности иметь предубеждения.

Абсурд хорошо необъяснимостью. Этим он потенциально плодотворен. Этим же он отличается от ребусов и всяких искуственно созданных загадок, в котрых некая "правильная" интерпретация зачем-то намеренно спрятана и может быть отыскана. Абсурд появляется там, где единой интерепретации еще нет, собственно, он ищет интерпретацию.

Тут приходят вголову мысли Дмитрия Быкова о Хлебникове, новом языке, беспредметном, о том, в какие эпохи и в каких условиях "безумное" становится актуальным, востребованным и важным: вот была Революция, но победила и переродилась в Реакцию, и актуальным художественным языком стал абсурд.

"А Муми-маме снова казалось, что она лежит на прогретом солнцем песке и видит над собой небо и качающиеся головки морских гвоздик"

Вот какая генеральная проблема.

1. Совершенно необходимо и очень хочется помнить о недостижимом важном и хорошем и тяготеть к нему, помнить, что к нему можно приблизиться, хотя и нельзя достигнуть. Это важное и хорошее просвечивает в многих эпизодах жизни, обычно взятых изолированно, оно сверкает локально (например, в детских воспоминаниях, в странных образах и снах), а при более общем и реалистичном взгляде растворяется в более сложной смеси обычной жизни, но это не причина объявлять его ошибкой и переставать к нему тяготеть.

2. При этом совершенно необходимо избегать протвопоставления недостижимого хорошего и достигнутого обычного, потому что при этом обычное на фоне хорошего начинает казаться плохим. Отношение к обычному приобретает характер враждебности, а стремление к недостижимому хорошему приобретает характер депрессивной тоски, обделенности, невозвратимой потери, т. е. бессилия, непреодолимости препятствий на пути к хорошему. Обычное оказывается как бы виновным в редкости и недостижимости хорошего.

Слошком сильное и страстное тяготение к недостижимому хорошему рискует не выдержать собственной силы и расколоться на враждебность (по отношению к трудностям и препятствиям) и тоску или жадность (по отношению к искомому). Вариант - жадность/зависть и импульс к прямому агрессивному завладению хорошим без учета интернесов и ожиданий кого бы то ни было: всякий, стоящий на пути при этом воспринимаются как помеха или как враг. Еще худший вариант - отказ от надежды, импульс к уничтожению самого недостижимого хорошего как источника провокации: здесь уже само недостижимое хорошее воспринимается как нечто изначально враждебное. (Варианты на разных уровнях общности описаны психологами разных направлений, от эмпирического "закона мотивационного оптимума" Йеркса-Додсона и психодинамических объяснительных моделей, начиная с Мелани Кляйн, до нейросетевых моделей, воспроизводящих зависимость эффективности решеня задачи от мотивации (араузала).)

Т. е.:

1. Помнить, тяготеть и не переставать тяготеть, искренне и с силой, достаточной, для того, чтобы эта сила двигала челвоека в жизни и придавала ей смысл.

2. Тяготеть, не допуская жадности. С ростом силы тяготения растет и риск расщепления на хорошее и плохое, после которого тяга к хрошему обессиливается, а ее энергия питает враждебность к плохому.

Слабее - забвение, бессмысленность и подмена, сильнее - перегрузка, вышибающая, например, в депрессивность и/или в шизопараноидность - и, опять же, ослабление надежды, забвение, бессмысленность и подмена..

Поскольку опыт взрослого человека разннообразен, в разных его областях, конечно, действуют относительно разные режимы силы тяготения к хорошему, образую сложную, пульсирующую мозаику. Но чем меньше возраст и чем менее разветвлен опыт, тем такая мозаика проще, и логично ожидать, что в самом начале жизни, когда плод и младенец впервые переживает неспецифические еще, генеральныме состояния хорошего и плохого, и, главное, впервые начинает реагировать на них и получать обратную связь от реальности - формируются исходные паттерны, предопределяющие развитие их последующих детализирующих дериватов - "личностные свойства".

Но какими средствами жизнь и культура устраиваются так, и как самому устроить ее так, чтобы чтобы вот эта сила притяжения поддерживалась достаточно высокой, но без разрывов и перенапряжений, вблизи гребня волны, за которым расщепление и спад?

UPD

Вернее - как бы научиться нащупывать этот баланс до "срыва потока" и провала в психологические защиты - при том, что момент провала, как и момент засыпания, по самой сути психологических защит, субъекту уже не может быть заметен.
И при том, что идеальное и недостижимое слияние с хорошим - тоже нежелательно и страшно: оно уничтожает ту самую мотивирующую силу, вызывающую бесконечное движение в сторону хорошего, т. е. уничтожает то единственное воздействие и влияние, которое хорошее на нас оказывает, уничтожает наше взаимодейвствие с хорошим, представляет собой некую блаженную смерть.

Недавно случилось задуматься о том, как видят мир всерьез верующие люди, хорошо понимающие сущность и тонкости христианства.
Меня самого отделяет от религиозности прежде всего:
- во-первых, интерес к тем ЖЕЛАНИЯМ, РАДИ КОТОРЫХ люди впадают в некритичность (принимают что-либо на веру); оно из следствий этого интереса - представление о том, что сакральная фигура - это фигура, отношение к которой воспроизводит отношение к родителю, а самый процесс верования - это желанный возврат в положение ребенка при этом Родителе,
- и, во-вторых, общее нежелание принимать какое-либо убеждение некритично, понимание некритичной веры как формы самообмана, как уступки разума желаниям, нарушающей честность взгляда на мир и объективность его картины.

Мне кажется, было бы здорово, если бы христианство в ходе развития достигло такого уровня толерантности, чтобы не требовать веры в свои догматы, допускать к ним агностическое отношение ("христианство Юрия Живаго"). Тем самым религия перестала бы оказывать давление на восприятие реальности, стала бы "чисто духовным" опытом. Сама граница между религией и ее отсутствием исчезла бы, но все наработанные религией достижения оставались бы доступными, "вырастание" из религиозности проходило бы бесконфликтно.
Протестантизм, снявший запрет на индивидуальное интерпретирование сакрального, пожалуй, наиболее близок к этой границе.

Но, насколько я понимаю, в христианском и постхристианском мире такое вырастание из религии происходит уже вне ее. Христианских религиозных течений, готовых перерасти собственную религиозность изнутри, насколько я знаю, нет.

Напрашивается сепарационная интерпретация: ранние психические механизмы ("незрелые защиты"), такие как контроль, отрицание, изоляция, расщепление - основное препятствие к взрослению, выходу из-по родительской опеки, потому что они препятствуют ПРОЯСНЕНИЮ отношений с родительскими фигурами и ПРЕОДОЛЕНИЮ АМБИВАЛЕНТНОСТИ этого отношения (т. е. примирению внутренних противоречий, присущих этому отношению).
В самом деле: в религиях сохраняются резкие формы амбивалентности.

Прежде всего: у меня никогда не укладывалось в голове, как христианство, утвердив "золотое правило" морали и вообще отстаивая моральность, сохранило за Богом это адское право на ад. Насколько расщепленной, фрагментированной, лишенной будущего, должна быть картина мира человека, всерьез опасающегося лет в среднем через.. ну пусть 45.. - туда попасть! А если эта картина будет цельной и последовательной, то она должна быть переполнена страхом, принудительно сочетаемым с "любовью к Богу" как действительно свободным, бескорыстным чувством.

Насколько я наблюдал, серьезное отношение к аду - первый признак глубины религиозности и влияния религии на жизнь. У людей, принявших религию в наследство и не имевших случая разобраться в ней индивидуально, страх ада, мне кажется, выпадает из религиозной картины первым.
Исчезновение ада из повседневного опыта естественно. Ад, собственно, изначально "задуман" как беспредельный ужас, который по самому замыслу невозможно охватить, с которым невозможно примириться. Отнестись к нему всерьез - значит постоянно переживать ужас, не преодолимый зрелыми адаптивными механизмами, направленными на примирение. Кроме того, я так и не смог толком понять, что считать человеком в процессе полного "отделения добра от зла", что является предметом разделения, что, собственно, куда попадет. Логично было бы предположить, что по результатам отделения один и тот же человек должен попасть и в рай и в ад, но тогда это уже далеко не так страшно и в сущности не так уж отличается от обычной жизни в лучшие ее моменты, когда все "плохое" фрустрируется, а "хорошее" реализуется. Правда, тогда не очень понятно, почему фрустрированное "плохое" испытывает такие адские страдания лишь от неизбежного соприкосновения с "хорошим".. Дело, очевидно, в том, что само понятие "плохое" это некая идеальная категория.

Так или иначе, выходит, что, как не бы человек ни интегрировал плохое и хорошее при жизни, как бы ни учился выдерживать плохое ради хорошего, прощать, трудиться, не отказываться от сложной картины в пользу черно-белой (добро-зло, свои-чужие и пр и пр), его, в итоге его равно тебя ждет расщепление, возврат от зрелых интегрирующих механизмов к младенческим.

Понятно, что ад - выражение реального архаического ужаса, характерного для экстремально зависимого младенца, а религия - относительно адаптирующая технология того, как с этим ужасом обходиться, как им овладеть и его преодолеть. Но в этой технологии в отношении к Богу (родителю), очевидно, основная ставка все-таки делается на страх, а не на БЕСКОРЫСТНУЮ любовь, так убедительно проповедуемую Христом. Бог не отпускает свой рычаг контроля, и, более того, очевидно полагает это нормальным, поскольку не обращается к верующим с просьбой простить Его Самого за это. Как бы ни стремилось христианство к прощению, сам Бог неявным и парадоксальным образом остается в нем непрощенным!! Родитель не готов к тому, чтоб Его дети выросли.

При этом христианство в других своих аспектах как раз многое делает для преодоления амбивалентности, как раз направлено на принятие трудной правды о сложности человека, проповедует терпение, прощение, человеческое достоинство, любовь, способность оплакивать горе (в т. ч. горе расставания с иллюзиями и идеализациями), пропагандирует как раз все то, что помогает человеку задерживать и откладывать исполнение своих желаний, и осуществлять сложное и плодотворное поведение. А протестантизм вместе с терпением прямо пропагандирует еще и труд.

В который раз замечаю, насколько для обдумывания всяких неясных и проблемных вопросов важна диалогичность: понимание, оппонирование, встречный взгляд с другой стороны, разница - если не в позицях, то - в "точках зрения", разность ракурсов - параллакс, дающий стереокартинку. В ответ на реплики собеседников и, главное, под влиением чужих мыслей - возникает относительно новый, неожиданный синтетический результат, картина проблемного поля упрощается... Лишние категории (как бы они ни были привычны) - выкидываются. Без влияния собеседников - додумался бы вряд ли.

Речь шла об очень общем: о сущности счастья, о его объективных и субъективных составляющих и об их соотношении между собой - т. е., ни много ни мало, о психофизиологичесокй проблеме и сущности эмоции. Пересказывать сложно и, наверно, ни к чему, вот ссылка на ветвь обсуждения.

Тэги: счастье, эмоции, смысл, полезность, потребности, воспроизводство, самосохранение, мотивация, репрезентация, субъективная картина мира и как она реализована на субстрате нейросети, имитационная модель, объекты, признаки, детекторы, предетекторы, инвариантность.

Фотографию из предыдущего поста фотографировали в домашних условиях с помощью новогодней гирлянды. Хороший был процесс.. Что-то из тех времен, когда были фотоувеличители, ванночки с проявителем, когда родители орудовали по ночам на темной кухне в красном свете, и старших детей допускали в эту химически-магическую темную лабораторию с дверью, завешенной плотным одеялом, с черно-белым летом на фотобумаге, с черной звездой солнца на негативе, как когда, посмотрев на солнце, зажмуриваешься, и фиолетовая звезда - след засветки сетчатки - медленно гаснет в коричневой темноте под веками.. Темная, чувствительная глубина зрачков ребенка, след на светочувствительном слое, впечатление на всю жизнь.

Думаю, важно сейчас, когда ребенку скоро четыре года - жить полно и интересно, с событиями, с такими же одухотворенными вещами. Чтобы в его детстве тоже было такое: важное, непонятное, непередаваемое. С походами-палатками, смыслом, ожиданием..

Вот что я сейчас разрабатываю. Не сочтите за рекламу. Это листовка с описанием психолгической группы, которую я планирую вести. Идея группы - создание безопасной и плодотворной среды для проявления и осознания глубинных личностных переживаний, смыслообразующих моментов жизни. Выкладываю, главным образом, чтобы сослаться на эту штуковину (в первую очередь - в диалогах у

savl_2009 и

v_ersilov) - как на иллюстрацию моего практического понимания развития. И того, что импульс к развитию куда большее отношение имеет к (за?)душевной жизни, чем к рацио.

и:

[декларация о ценностях ;-) ]

- Ценность разнообразия людей, ценность отличий людей друг от друга. Понимание полезности этих отличий для развития (противоречие – точка роста).

- Ценность искренности и честности самопознания. Отказ от игнорирования негативных эмоций, признание их реальности.
Забывая нечто, мы теряем к нему доступ, но оно не исчезает. Смотреть проблеме в лицо – безопасней и честнее, чем о ней забывать.

- Ценность критичности, доказательности, бескорыстной жажды познания и понимания.

- Ценность созидания, воспроизводства, любви. Мы – это то, что мы создаем и даем, и только это от нас останется. Ценность доверия, готовности плодотворно вкладывать силы.

- Ценность этичности и безопасности (конфиденциальность, взаимное уважение).

- Ценность взвешенной позиции, терпения, "экзистенциальной грусти", сдержанности, мудрости.

Наконец добрался до чтения книги Быкова о Пастернаке. И сразу же захотелось создать первую запись в блоге.

Хорошо им было - с корнями, с чувством равенства (и связанным с ним чувством безопасности), с образованием, достаточным для рефлексии больших кусков истории: что бы ни ждало в будущем, есть из чего к нему относиться. И, главное, есть что в него добавлять. Так равенство воспроизводит равенство: творческий продукт становится не описанием, а соучастником истории.

В пореволюционном мире начала века (хоть я в нем и не очень разбираюсь) мне - как в детстве, переходящем в отрочество: счастливо, интересно и драматично, и есть чего ждать.

Быков:
"Для жизнепринятия, для слияния с миром в XX веке нужно не меньше, а может, и больше мужества, чем для противостояния."

И, думаю, гораздо больше душевного здоровья.

Как и для всякого воспроизводства, для всякого преодоления смерти (Пастернак) и участия в будущем.

Давно уже думаю и теперь поделюсь: имхо, и биологическое потомство, и творческий продукт - не только решают одни и те же эволюционные задачи (способствуют выживанию и процветанию рода, которому принадлежит автор), но и порождены одной силой - импульсом к воспроизводству.

Психоанализу с его естественнической биологической ориентацией, это, в общем, известно давно, но многих отпугивает сам психоанализ. Мне кажется, принципиальная общность разных способов воспроизводства - любви и творчества - может быть показана и без особого психоанализа.

Имхо, об этой общности много у Пастернака - кроме собственно художественной, не требующей рефлексии, передачи мироощущения, есть нечто сформулированное: что-то выражено явно, часть метафорически, что-то предполагается имплицитно. Хочется подумать и додумать эти мысли, довести их до строгого и ясного, свободного от субъективности, состояния.

Вот что получилось на этом пути у меня - с некоторым заимстовованием из системной теории эволюции, но, благодаря этому, сразу о главном - о движущих и смыслополагающих силах ЖИЗНИ, столь явно проступающих в его творчестве.

Чтобы биологический вид (любой) выжил, каждая его особь должна успешно решать по крайней мере две задачи: она должна обеспечить самосохранение, т. е. поддерживать свой гомеостаз, и, во-вторых, она должна продолжить свой род, перебросить частицу себя через барьер собственной индивидуальной смерти.

Когда особь озабочена самосохранением, она тратит свою энергию на собственное благополучие, вкладывает ее в устойчивость собственного гомеостаза. Она озабочени избежанием опасных и дефицитарных ситуаций, она действует на оборону - и субъктом этой задачи является она сама.

Но когда особь занята продолжением рода (будь то межполовое или межпоколенное взаимодействие - "забота о потомстве"), она вкладывает энергию не в собственное благополучие. То, что она делает, нужно не ей при ее жизни, а ЕЕ ПОПУЛЯЦИИ И ЕЕ ВИДУ. Образно говоря, это вид, заботясь о своем существовании, "вложил" особи этот инстинкт, этот "древний голос крови", который заставляет ее изымать энергию из задачи поддержания собственного благополучия и спокойствия - и тратить ее на то, что будет после ее смерти - на то, чтоб своим потомством поучаствовать в необозримом будущем своей популяции и своего вида. Инстинкт воспроизводства - пример "естественного альтруизма".

И в дополнение к тому, чтоб участвовать в этом будущем своими генами и той частью своей индивидуальности, которую родители вкладывают в детей, человек имеет еще одну возможность запечатлеть себя, зафиксировать частицу того ценного, что есть в нем и что не должно погибнуть с его индивидуальной смертью. Человек имеет возможность породлать творческий продукт - ДЕТИЩА иного рода, решающие, впрочем, и для индивида, и для популяции, ТОЧНО ТЕ ЖЕ ЗАДАЧИ

Виды с половым размножением требуют от своих особей способности к взаимно полезному взаимодействию, к коммуникации. Инстинкт воспроизводства предусматривает взаимодействие между полами и, для большинства высших животных и человека - между поколенями. Для человека это - супружеские и детско-родительские отношения. И те и другие построены на взаимной нужности участников друг другу, и столь похожи по своим механизмам, что для их различения возникли специальные биологические и культурные приспособления - в том числе культурный запрет на инцест (пресловутый эдипов комплекс).

Итак, имеем две исходные движущие силы: задачу (инстинкт) самосохранения и задачу воспроизводства, действующую в межполовом и межпоколенном проявлениях.

Первая - это задача поддержания гомеостаза, ее пусковой стимул - отклонение какой-либо переменной внутренней среды от оптимума, или угроза такого отклонения. Это - задача на избегание, ее цель изначально сформулирована негативно: устранить неблагополучие или его угрозу. Эта потребность заставляет нас увеличивать свой контроль над внешней средой: отдергивать руку от горячего, добывать деньги, создавать запасы, строить комфорт и безопасность. Будучи проявлением "борьбы за существование", эта сила по отношению к внешней среде выступает как агрессия: она пытается "в одностороннем порядке" контролировать и перестраивать внешний мир исключительно в интересах комфорта и безопасности субъекта.

Вторая - то самое либидо - это задача, изначально обслуживающая сверхиндивидуальные, родовые интересы. Это задача на достижение, ее результат - сохранение и развитие данной формы жизни, т. е. обеспечение биологического прогресса данного вида. Кроме того, эта задача изначально надындивидуальна: для ее реализации необходимо взаимно полезное, согласованное взаимодействие с Другими: как минимум - с половым партнером и с детенышами. А если рассматривать более сложные формы взаимнополезного и плодотворного взаимодействия ("каналы катексиса либидо"), то ясно, что то же самое происходит со всяким социальным Другим.

Обе эти задачи требуют для своего осуществления расхода физической энергии, запас которой, разумеется, ограничен. Субъект (на основе своего опыта) так или иначе вынужден выбирать, во что эту энергию вложить: в собственное благополучие или в благополучие своей популяции, в свое участие в необозримом будущем: если в его опыте (особенно - раннем) "вложения" в любовь и взаимную нужность - выглядят ненадежными, безрезультатными, он предпочтет довольствоваться самосохранением, как это ни печально и ни бесплодно в своем конечном итоге. Но конфликт между этими задачами - неустраним принципиально. (Несложно заметить, что так называемые "конфликты развития" представляют собой актуализации и дериваты этого исходного конфликта. Правда, среди исходных конфликтов, актуализируюихся на различном материале в ходе развития, помимо описанного, надо упомянуть также конфликт между межпоколенной (несексуальной) и межполовой ветвями либидо.)

Принципиаольно конфликт между либидо и задачей поддержания гомеостаза неразрешим, но в ходе онто- фило и культурогенеза вырабатываются более или менее совершенные компромиссные решения: различные варианы либидозно-агрессивного слияния.

И тот факт, что человек для оптимизации урегулирования конфликтов между ними, выработал такое эволюционное приспособление как культуру - ничего не меняет. Культура, имхо, служит ТЕМ ЖЕ ВЕЧНЫМ ЗАДАЧАМ ЖИЗНИ. А то, что она служит им лучше, чем более древние биологические приспособления животных, позволяет нам экономить энергию, беречь нашу "биомассу", ценить жизнь все выше и воспроизводить ее ценой меньших потерь.

Предвидя критику, оговорюсь. Думаю, биологичность этих рассуждений не принижает, а только объясняет, освешает и демистифицирует "величие человека". Она показывает, что человек, как и "всякая слепая тварь способная надеяться и скорбеть" (Фолкнер?), движим той же СИЛОЙ ЖИЗНИ. Возможность выйти за пределы себя и преодолеть собственную смерть, возможность виртуального бессмертия в бесконечном и непредсказуемом ряду поколений, придает нам смысл и цель, и, может быть, утешение. Действительно, смерть, как эволюционное приспособление для обеспечения изменчивости, в этом смысле вызывает к жизни любовь - как тягу к взаимной нужности и взаимодействию двух разных и свободных существ. Смерть и любовь - две стороны единого эволюционного приспособления. И, кстати, тем, кто сумел построить и межполовые и межпоколенные отношения и воспроизвелся сполна - да еще и не тоько в детях, а в творчестве, мыслях, письмах - смерть обычно и не страшна. Живаго: "Смерти не будет, потому что это старо и надоело...". Смерть - удел задачи самосохранения сохранение индивидуального благополучия, а это далеко не так интересно. Она будет, будет. Но так это и надо. А все самое интересное и воолнующее в жизни - принципиально ориентировано на непредсказуемое будущее, принципиально под эту смерть не подпадает.

Мне кажется, все эти мысли - и об принципиальном "альтруизме" любви, и о ее смыслополагающей силе, и о ее родстве смерти, и об общности всего живого - очень прозрачно проступают у Пастернака - и в его жизни, и в творчестве. Он, например, где-то писал, что свою "творчеескую эстетику" построил бы на понятиях "силы и символа". Инстинкта и средств его адаптивного, сублимирующего перенаправления? (символ, семантическая единица - как узел в цепочке передачи либидо от биологических потребностей к сложным, поведенческим формам их реализации - элемент, дающий возможность смещать и сгущать (Фрейд), образовывать невротические симптомы, а затем и более совершенные и сложные формы реализации этих потребностей - как, например, искусство). Других примеров не приходит сразу в голову, но их масса. Сама СИЛА ЖИЗНИ, которой он так рад и так верен, и которой так рад я, читая, и, по-моему, которой все живое радо вместе с ним.

"Разве может быть польза в смерти, разве может быть в помощь смерть?" ("Живаго")

Очень глубоко, в той теплой, колыбельной тьме, из которой мы вышли, почти у точки зачатия?

Profile

hugan

May 2017

S	M	T	W	T	F	S
	1	2	3	4	5	6
7	8	9	10	11	12	13
14	15	16	17	18	19	20
21	22	23	24	25	26	27
28	29	30	31

Syndicate

Style Credit

Style: Neutral Good for Practicality by timeasmymeasure

Expand Cut Tags

No cut tags

Page generated Sep. 26th, 2017 09:43 pm

низко над землей

Entries tagged with смысл

файр, го уит хим

о хорошем

Кто о чем, а я об аде

счастье, потребности и нейросеть

след засветки

мысли, чувства, смысл, работа и (жизнь?)

- молодость